дела и составишь психологический портрет каждого из фигурантов. А потом мы посмотрим, что с этим можно будет сделать.

– Высокого ты мнения обо мне, ничего не скажешь, – бросаю я, дергая ручку. Дверь открывается, и я резко выбираюсь наружу, чувствуя, как за спиной в бесплодной попытке остановить меня на сиденье падает рука Кевина. Хлопаю дверью и, не оборачиваясь, твердым шагом иду к своему дому. За спиной слышны звук захлопывающейся двери и быстрые шаги. Я различаю только их и стук собственного сердца. Я знаю, что Кевин идет за мной. Осознание погони, тот факт, что он не даст мне скрыться за дверью, заставляет мое сердце биться чаще. Волна возбуждения охватывает меня, лишает сил. Я хочу быть остановленной, я хочу быть пойманной.

Кевин хватает за руку, и меня точно бьет током. Я резко оборачиваюсь, с вызовом глядя ему прямо в глаза. Я хочу, чтобы он притянул меня к себе и поцеловал. Хочу почувствовать жар его губ, мощь его тела. Я хочу почувствовать себя живой.

– Я не хотел тебя обидеть, – говорит Кевин, ослабляя свою хватку. Он смотрит на меня, и на какой-то миг кажется, что стена между нами начинает рушиться. Во мне еще теплится надежда на страстную атаку. – Я просто переживаю за тебя. Я не хочу, чтобы ты подвергала себя риску.

Его слова все равно что холодный душ. У меня перехватывает дыхание.

– Я поняла. Не буду, – выдавливаю я, плотно сжимая челюсть. – Позвони, как что-то узнаешь. Я тоже дам знать, если найду что-то интересное в материалах дела.

– Договорились.

Он целует меня в щеку на прощание, но я ничего не чувствую. Момент упущен.

Глава 15

Почти всю ночь я провожу перед экраном своего ноутбука, пытаясь составить психологический портрет Лиама Стивенса, опираясь на информацию, которую нахожу в интернете. Однако и наутро, когда просыпаюсь по звонку будильника, понимая, что уснула на диване прямо в одежде, на экране компьютера по-прежнему чистый лист. И это при том что в сети нет недостатка в информации о Лиаме Стивенсе. Он часто выступает на публике, дает приемы, но, главное, он щедро и довольно регулярно снабжает прессу разного толка информацией: экономические и политические прогнозы, тенденции развития бизнеса, хобби и увлечения сильных мира сего и, разумеется, личная жизнь. Он всегда на виду, но при этом он всегда в маске. Публичные люди четко знают, как себя вести на людях и как реагировать на провокации. Маски, маски, маски.

Продолжая думать о Лиаме Стивенсе и на протяжении всего рабочего дня, перебирая в памяти те факты, которые мне удалось выделить из всего остального информационного мусора, я то и дело ловлю себя на том, что прокручиваю в уме только три громких инцидента.

Первый случился четыре года назад, когда, по словам очевидца, Лиам Стивенс на большой скорости сбил подростка на пешеходном переходе, однако позже выяснилось, что в тот день за рулем суперкара находился его садовник, который не устоял перед соблазном порулить дорогим автомобилем. История выглядела странной, и мне удалось найти массу гневных комментариев под материалами этого дела, однако все это так и осталось домыслами, потому как сам Лиам Стивенс отказался комментировать эту историю.

Второй раз, когда он так же решил отмолчаться в сторонке, случился уже два года назад, когда на строительстве одного из его объектов случился несчастный случай. Из-за крушения стены погибло пять человек. И пресса, и семьи погибших ждали объяснений, ждали извинений от лица руководства, но к ним вышел только вице-президент холдинга, Лиам Стивенс на пресс-конференции так и не появился. Да и год спустя, когда в одном из телеэфиров журналистка решила задать ему вопрос касаемо этого случая, он просто пожал плечами, после чего твердым голосом заявил, что предпочитает концентрировать свое внимание на будущем, а не жить прошлым.

Ну и наконец, третий инцидент, который пока не нашел своего отражения в прессе, – угрозы в адрес Эмили Стивенс. Молодая женщина всерьез напугана тем, что будет с ней и ее ребенком, когда Лиам Стивенс получит результаты ДНК-теста.

И именно этот третий пункт не дает мне покоя, ведь два часа назад Эмили оставила мне на автоответчике странное сообщение.

«Простите, но я не знаю, кому еще могу позвонить. Родители не станут меня слушать. Лиам пытался меня убить. Я в Ленокс-Хилл, я могу потерять ребенка», – всхлипывает она, и запись обрывается. До этого момента я думала, что у нас еще есть время, но, кажется, у Эмили Стивенс его больше нет.

Я прослушиваю ее сообщение дважды, чувствуя, как в голове складывается пазл. До этого момента я отказывалась ставить эти поступки Лиама Стивенса в одну линию, но что если в этих историях и кроется его истинное «я»? Что если в эти самые моменты он, наконец, сбрасывал свои маски и вел себя так, как того велело его эго, а не нормы и правила, навязанные обществом?

Я прислоняюсь спиной к двери и, закрыв глаза, разрешаю себе снова мысленно собрать его психологический портрет, и он снова идентичен тому профилю, который я уже составила для убийцы. И хотя мне неизвестно, как он мог натравить на Пола собаку, я уверена, что при желании такой человек может быть способен на многое. Лиам Стивенс – идеальный кандидат. Но этот факт меня не радует, а пугает. Пять лет назад, работая над делом Одри Зейн, я уже выбрала более очевидный вариант, упустив при этом единственно верный. Я не могу наступить на одни и те же грабли дважды. В этот раз мне нужно что-то больше, чем просто чутье и академические знания. Мне нужны факты и неопровержимые доказательства, которые так жаждут получить доблестные детективы.

– Прости, Кев, но я не могу отсиживаться на скамье запасных. Не в этот раз, – говорю я, выключая свет в своем офисе.

***

Я стараюсь не появляться ни перед пациентами, ни тем более перед клиентами в своем обычном, мирском, образе, и все же сегодня я была вынуждена нарушить это правило. Эмили лежит в кровати, когда я вхожу в ее палату, а потому у меня есть несколько секунд, чтобы осмотреться. Мне доводилось слышать о высоком уровне комфорта, которым окружают пациентов в этой клинике, но сейчас, видя всю эту роскошь воочию, я чувствую себя несколько растерянной. Я бывала в разных медицинских центрах города, но ни в одном из них не было палат площадью в пятьсот футов, стены которых были бы отделаны красным деревом, а на полу лежал бы дорогой паркет.

– Кто вы? – осипшим голосом спрашивает меня Эмили, приподнявшись на подушках.

Она смотрит на меня так, словно видит впервые. Думаю, в эту самую минуту мы обе выглядим одинаково растерянными: я от неожиданного осознания того, что палаты в больницах могут выглядеть как палаты в королевских дворцах, а она – от того, что не может понять, кто пришел ее навестить. И это немудрено: в жизни я выгляжу не так ярко и эффектно, как в стенах моего спиритического офиса. В потертых джинсах, серой водолазке, кожаной куртке, в кедах и с сумкой, переброшенной через плечо, я ничем не отличаюсь от любого другого жителя Нью-Йорка.

Затянувшаяся пауза заставляет Эмили изрядно нервничать, я вижу панику в ее глазах. Плохой сигнал, учитывая ее состояние.

– Я решила, что в больницу будет уместнее прийти в чем-то более скромном и привычном для большинства людей, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, – говорю я, неловко улыбаясь.

– Джена, это вы?

Глаза Эмили расширяются, и я легко пониманию ее удивление. Разглядеть в обычной рыжеволосой девушке хоть какое-то сходство с яркой и расфуфыренной жрицей мира мертвых не так просто, как кажется. В самом начале моего спиритического пути Джессика научила меня делать сценический макияж, поэтому я умею играть со своей внешностью не хуже